В продолжении поста про игру "Готика2001"
Вот что пишет Лора в статье "Вместо отчёта":
Вот она сама и написала:
Данный текст является мемуаром персонажа игры "Готика 2001" , так сказать с точки зрения персонажа.
читать дальше
(Игра «Готика» состоялась под Екатеринбургом летом 2001 года).
Я – Эльза.
Я живу в замке на скале, мой отец – герцог Леопольд Люксембургский, он и
только он властвует над Люксембургом и окрестностями.
В деревнях и самом Люксембурге, едва заслышав слова "герцогский замок",
вздрагивают и крестятся. О, герцога боятся здесь сильнее мертвецов из могил,
сильнее палача, сильнее глупых деревенских поверий. Говорят, что герцог продал
дьяволу душу. Будто бы он живьем поедает некрещеных младенцев, а невинным
девушкам, пропавшим в окрестностях замка, уже давно потерян счет. Говорят, будто
бы в огромных своих подвалах герцог хранит отрубленные головы и прочие части
человеческих тел.
Правда ли это?
Зачем вам это знать?
Правду знаю только я.
Я брожу прогретым жарким летним днем меж кладбищенских могил и собираю
цветы из-под покосившихся крестов. Я плету из них венки и обвиваю черной лентой.
Я ненавижу коровью покорность крестьян и землю, въевшуюся в их руки. Я ненавижу
сонную и тупую стражу замка. Я ненавижу могильщиков и их внимательные глаза,
которые скользят по тебе, словно готовясь снять мерку.
Я – Эльза, дочь герцога Люксембургского. Я боюсь смерти, но она придет
еще нескоро.
Они провожают меня взглядами. Они бормочут мне вслед, страшась поднять
глаза. Я знаю все, о чем они хотят меня спросить.
Кто ты, Эльза? Правда ли, что ты ведьма? Где твоя мать? Что делают с
людьми у вас в замке? Кто твой отец, Эльза? Кто? Кто?
Да, я – Эльза. Я не ведьма, но я могу быть страшней ведьмы. Это хорошо
знала моя камеристка Лизхен, да, та самая, которая бросилась со стены замка, и
по городу два месяца кружили зловещие слухи. Почему – я знаю, но вам не нужно
этого знать. Через месяц из Прованса были доставлены две сестры, Анна и Жанна.
Они стали моими новыми фрейлинами.
Ночь. Мы с Анной идем по крутой лесной дороге, которая поднимается к
замку. Мы возвращаемся из Люксембурга.
Мне страшно. Я боюсь леса и темноты. Никого, кроме Анны, но впереди я
слышу голоса. Какие-то люди во тьме идут впереди.
- Анна, догони их и вели проводить меня, - еле слышно шепчу я, замирая от
ужаса.
Анна неслышной тенью скользит вперед.
- Ваша светлость... - передо мной склоняется в поклоне человек в черном
камзоле. Я смотрю на его руки, затянутые в черные кожаные перчатки, и не могу
оторвать взгляд, потому что внезапно понимаю, с кем меня свела судьба. Это
могильщик.
- Анна! – задыхаюсь я. – Это же могильщики!
Она не понимает моего ужаса. Анна не боится ничего. Ее не страшат
могильщики, встретившиеся ночью на лесной дороге. А я чую запах свежеразрытой
земли, слышу, как заступ скрежещет о камень, разрубает червей и мертвые черные
корни деревьев...
- Прошу вас... - человек в черном протягивает мне руку – перейти через
хлипкий мостик над ручьем. Я отшатываюсь.
- Нет... Нет... Я сама...
Если я дотронусь до его руки, я умру. Тут же. На месте. Поэтому я прячу
ладони за спину и, оскальзываясь на мокрых бревнах, бегу мимо. Прочь, прочь,
прочь, прочь!
Я – Эльза.
В замке темно. Огонь погас. Только в кабинете герцога горят факела, они
горят каждую ночь. И тихо. Все стражники сейчас рыскают по городу и деревням,
заглядывают в лица людям, ищут тех, на кого доносы писаны, хватают и волокут в
замок.
Доносы. Их всегда много. Отец велел мне хранить их. На измаранной,
запачканной невесть чем бумаге – кривые буквы. Я с трудом разбираю слова:
"Пастушка... сажитильствует с овцами... про эльфов каких то расказывает и себя,
эльфом называет..."
Стук, стук, стук, факелы трещат, стражники явились. Ночь, шипение смолы,
стенания задержанных – в камеру их, в подвалы! А вот и отец – он всегда спит
днем и просыпается лишь к вечеру, когда в замок приводят пленных. На нем вечный
ночной халат и ночной же колпак. Позевывая, отец разглядывает пленных, потом
идет в кабинет.
- Пастушку давайте! – кричит он из кабинета.
Я сажусь у подножия трона. Я всегда сижу здесь, когда отец позволяет мне
присутствовать. Лучше всего мне думается именно здесь, в этот вечерний час,
когда факелы трещат и капают смолой, по стенам мечутся тени, а отцовские слова
падают глухо, словно горсти могильной земли:
- Ты пастушка из деревни?
- Я, ваша светлость...
- Ну, расскажи мне... про овец своих.
- Что рассказать, ваша светлость?
- Ты, говорят, с овцами сожительствуешь?
- Не понимаю... Это вы о чем, ваша светлость?
- Как о чем, об овцах... Донос тут на тебя... А эльфом себя
называла?
- Нет, ваша светлость... Никогда.
- Что же это тогда написано? Может, у тебя враги есть?
- Нет, ваша светлость...
Такая она вся – простая, безыскусственная, изнутри светится. И я ее
насквозь вижу. Скучно.
- Врагов нет, значит. А кто же донос тогда написал?
- Не ведаю, ваша светлость...
- Значит, если врагов нет, зла тебе никто не желал.
- Никто...
- Тогда получается, в доносе правда написана. Да или нет?
- Я не знаю, ваша свет...
- Да или нет?
- Я не понимаю!
- Правда это или нет?
- Ваша светлость! Я этого не делала!
- Кто же это написал?
- Я не знаю!
- А знаешь, что с тобой будет?
- Воля ваша на все...
Я впиваюсь взглядом в ее лицо. Чего она боится? Она, эта глупая
крестьянка с сияющим взором святой девы?
- Стража! Увести эту! Привести следующую!
Я иду к себе, торопливо. Там, в моих покоях, меж стопкой доносов и писем
спрятан анатомический атлас. Откуда он у меня? Зачем вам знать это?
Я листаю эти страницы чуть дрожащими от нетерпения пальцами. Я шепчу
диковинные слова, которые звучат музыкой, подобно латинским гимнам. Я вожу пальцами по гравюрам,
повторяя плавные, изогнутые линии. Человеческое тело – храм Божий, но где венец
этого храма, где то, для чего он выстроен?
Видели бы эти жирные городские бюргеры, как изменяется, как светится мое
лицо. Они, осмелившиеся говорить, будто я никогда не улыбаюсь.
– Где, где, где, где?.. – безостановочно шепчут мои губы.
Душными ночами мне снятся эти страницы, эти изгибы, эти линии.
***
Утро. Жанна неспешно причесывает меня , Анна подает завтрак. Замок тих и
пуст по утрам. Хочется развлечения.
- Анна, сядь со мной. Расскажи что-нибудь. А ты, Жанна, поди
прочь.
Это необычайно забавно - играть людьми, приближая к себе и осыпая
милостями одного на глазах у другого. О, я люблю такие шутки. Жанна, словно
побитая собака, не понимающая, за что наказана, послушно уходит.
Анна преданно заглядывает в глаза.
- О чем ваша светлость хочет послушать?
- О твоей сестре.
Анна ласково улыбается. Кто может подумать, что за этой ангельской
внешностью, этим нежным лицом скрывается убийца, отравившая вместе со своей
сестрой предыдущего своего благодетеля? Но я знаю. Я все знаю о них.
- Моя сестра очень набожна, ваша светлость. Каждый свободный час она
проводит в часовне или в храме. Она... знаете, ваша светлость, она после всех
злоключений, выпавших на нашу долю, слегка повредилась в уме. Все время молится,
бедняжка.
- Ведь ей есть о чем молиться, не так ли?
Анна настороженно вскидывает глаза. Да, Анна, да, бойся. Бойся меня. Я
хочу, чтобы меня боялись.
- Да, ваша светлость.
- И я знаю, о чем. Впрочем, я еще не все знаю. Расскажи мне.
- Она, ваша светлость, Палестиной бредит. Все о Гробе Господнем поминает,
да о крестовых походах... Она себе в голову вбила, что Гроб Господень освободить
нужно из рук неверных.
- Ах, даже так? Жанна! Поди сюда.
Несчастная Жанна. Бедняжка.
- Жанна, была ли ты сегодня на утренней мессе?
- Да, ваша светлость.
- И рыцаря видела?
- Рыцаря? - непонимающе переспрашивает Жанна.
- Да вот, говорят, что какой-то рыцарь прибыл в наш собор из Святой
земли.
Жанна тихо ахает.
- Из самой Святой земли?
- Да, милая моя Жанна, из самой Святой земли.
- И... где же он? Где же он сейчас?
Дрожит голос Жанны. Я смотрю на нее с усмешкой. Долго, долго тянется
пауза.
- Ваша светлость! - умоляюще шепчет Жанна. - Прошу вас, скажите! Где
он?
- Кто?
- Рыцарь!
И мои брови вопросительно взлетают вверх:
- Какой рыцарь, милая?
Глаза Жанны наполняются слезами. Она опускается к моим ногам:
- Рыцарь из Святой земли... Вы же сами сказали, ваша
светлость...
Я с удивлением гляжу на Анну:
- Анна, разве я что-то сказала?
Анна гладит сестру по волосам:
- Нет, ваша светлость. Я ничего не слыхала. Жанна, о чем это
ты?
Я смеюсь. Бедняжка Жанна.
Ученые мужи изучают богословские труды. Пусть их! Я изучаю людей. Это еще
занимательней.
Днем я подарю Жанне перстень и расскажу, как ее сестра предложила сыграть
злую шутку. Жанна поверит. Она простит меня, но не простит сестру.
***
- Ваша светлость, вам письмо.
- Подай мне, Жанна.
"Особа, которой Вы интересуетесь, наконец-то изволила заинтересоваться
Вами. В три часа пополудни за монастырем франсисканцев Вас будут ждать. Записку
сожгите."
О!
Я бледнею. Жанна пристально смотрит на меня. Моя рука дрожит.
- Что случилось, ваша светлость?
- Кто принес это?
- Какой-то оборванец, который сразу же ушел.
- Догнать его!
Стража долго рыскает вокруг замка, но оборванец словно сквозь землю
провалился. Я меряю комнату шагами. Шаг, еще шаг, еще шаг... Кто, кто,
кто?
Я знаю.
Это она. Это может быть только она. Молодая герцогиня, моя мачеха. Я
ненавижу ее. Ненавижу, еще не видя, заранее. Я знаю, что отец выписал ее из
дальних земель, женившись на портрете. Я знаю, что он ждет ее прибытия со дня на
день. Я знаю, что ей донесли о сумасшедшей дочери герцога. Я знаю, кому писала
письма эта глупая гусыня, моя прежная камеристка Лизхен.
Она знает, что лучше ей никогда не ступать на порог моего замка. Она
боится меня. Она прячется. Ловушка, ловушка, она заманивает меня, как мышь
заманивают в мышеловку. Нет, милая мачеха, нет, я раскусила тебя.
- Ненавижу... - шепчу я.
- Кого? - Жанна недоуменно смотрит. О, Жанна, ты тоже ловко умеешь
притворяться дурочкой. Но я знаю, знаю, что ты совсем не так глупа, как
прикидываешься.
- Я... уничтожу... ее... - свистящий шепот рвется из груди моей. Еще
немного, и я закричу.
- Успокойтесь, ваша светлость, - Жанна осторожно гладит меня по
руке.
Спокойно. Спокойно. Я - Эльза. Эльза Люксембургская.
Я могу позволить себе ждать.
- Жанна. Я хочу, чтобы ты нашла верного человека, который сумеет
разузнать все. Разузнать все о том, кто написал эту записку.
Жанна делает реверанс и неслышно исчезает.
О, я узнаю все. Я найду ее. Она никогда не посмеет ступить на порог
замка. Никогда.
- Ваша светлость!
- Сюда, Жанна. Рассказывай скорей.
- Записку передала богато одетая дама. На ней была накидка с капюшоном, и
лица она не показывала. Но по всему было заметно, что это очень знатная
особа.
Я задыхаюсь от ненависти. Говори, Жанна, говори. Я хочу знать
все.
- Платье роскошное, шитое золотом. Росту не очень высокого, волосы
светлые, глаза голубые. Больше - ничего.
- Жанна. Я дорого заплачу тому, кто разыщет эту даму. Ты меня
поняла?
- Да, ваша светлость.
- Герцог ничего не должен знать.
- Да, ваша светлость.
- Никто ничего не должен знать.
- Да, ваша светлость.
Солнце лениво переваливает за полдень. Тени могильных крестов спрятались,
скрылись. Кладбище под горой дышит покоем. Я срываю желтые цветы, возросшие на
жирной, щедро удобренной земле. Шуршит черная лента, переплетаясь с упругими
стеблями. Венок выходит красивый.
- Эй, ты! Поди сюда!
Робко кланяется, ломая шапку, оборванец.
- Возьми это.
Монета взмывает вверх и исчезает, подхваченная шершавой
ладонью.
- Этот венок ты отнесешь в город. Будешь искать женщину в богатом,
расшитом золотом платье. Невысокого роста, светлые волосы, голубые глаза.
Найдешь и отдашь ей. Скажешь, подарок. От кого, не говори. Передашь -
возвращайся. Получишь в три раза больше.
- Все исполню, ваша светлость!
Оборванец торопливо направляется к дороге в город.
Медицинский атлас? Мне мало этого. Я чувствую, как в груди растет
нетерпение, предчувствие. Предчувствие того нового, что я должна скоро узнать. Я
найду.
Сердце бьется стремительно и весело. Скоро.
- Ваша светлость, к вам посланец с письмом.
Наконец-то! Дрожащими от нетерпения пальцами разворачиваю письмо. Четкие,
уверенные строки. Да, да, да. Он придет.
Барон Уго фон Бухенвальд. Читает лекции на медицинской кафедре
университета. Ловкий хирург. Давно, давно я ищу подобного знакомства.
- Итак, чем же я могу быть полезен вашей светлости?
- Видите ли, господин барон, просьба у меня несколько деликатного
свойства. Я интересуюсь медициной. В частности, хирургией.
- О?
Брови барона удивленно взмывают вверх.
- Ваша светлость интересуется хирургией?
- Да. Вы, я слышала, крупный специалист в этой области?
- О, я чрезвычайно польщен... Вам угодно было бы ознакомиться с
теорией... или практикой?
- Вы догадливы, господин барон... Именно так - с теорией - и
практикой.
- Что же именно желает изучить ваша светлость?
Долго, долго, долго тянется пауза. Я впиваюсь глазами в барона. Да или
нет? Сейчас? Уже?
Пауза обрывается, словно разрубленная лопатой.
- Человека.
***
"Мой любознательный друг!
Наша вчерашняя встреча вызвала во мне море любопытства, перетекающее в
бушующий океан нетерпения. Поразмышляв о предмете Вашего исследования, я изобрел
несколько интереснейших методов, которые, несомненно, окажутся полезными в наших
изысканиях.
Однако, случайная встреча с Вашим отцом, в который он рассказал о Ваших
исследованиях, немало удивила и порадовала меня. Дело в том, что несколько Ваших
опытов в точности совпадали с придуманными мною. Несомненно, это характеризует
Вас, как человека талантливого, обладающего ярким умом, хладнокровием и
решительностью.
С нетерпением жду новой встречи. Ответьте, пожалуйста, будет ли Вам
удобно встретиться сегодня в семь часов вечера. Надеюсь, сегодня мы получим
результат.
Барон Уго фон Бухенвальд"
***
Отец Дионисий – доминиканский священник невысокого роста, с добродушным
лицом и располагающей улыбкой. Радость и кротость прямо плещут из него.
Гусыни-соседки утирают слезы умиления, когда говорят о нем. Он мой исповедник.
- Почему ты не бываешь на исповеди, дочь моя?
Что я скажу, что я скажу. Потому что я... Потому что...
Потому что я боюсь, что небеса разразят меня громом.
- Я... исповедаюсь, отец Дионисий. Скоро.
- Когда?
И что-то жесткое, колючее на миг проглядывает со дна добродушных глаз
этого чудесного отца Дионисия. Что-то чужое, внимательное.
Испугалась.
Разозлилась.
Со мной тебе не справиться.
Бога не обманешь, но священника можно. Мою исповедь будет принимать
бедный франсисканец из далекого монастыря. Это вам не цепкий пес
Господень-доминиканец, который слушает и ждет команды вгрызться, чтобы кости
хрустнули. Это несчастный простак, которому нет дела до анатомических атласов,
да и знает ли он, что это такое?
- Расскажи мне о своих грехах, дочь моя.
- Я грешна, святой отец. Я согрешила помыслом.
- Каким же помыслом ты согрешила, дочь моя?
- Я думала о том, где у человека находится душа.
- Думать о душе не грех, дочь моя, но расскажи подробней, что именно ты
думала?
- Я думала, где именно у человека душа? В сердце? В мозге?
- Дочь моя...
- Я думала, может быть, если повнимательней присмотреться, я смогу
понять?
- А это это уже грех, дочь моя. Только Господу ведомо, как он вложил в
нас душу, и нечего об этом задумываться. Это все твои грехи?
- Я, святой отец, не могу спать ночами, все о душе думаю.
- Это правильно, молись больше, и благодать не минует. Десять раз
прочтешь «Аве Марию» за твои прегрешения помыслом, иди с Богом и не греши
больше.
Я поднимаюсь к замку, мне хочется петь, я свободна и легка. Отец
Дионисий, мне есть что ответить тому, кто смотрит из твоих глаз. Я не боюсь
больше. Твои гончие потеряли след. Я – Эльза. Нынче вечером придет барон фон
Уго, и я жду его, и нетерпение кидает меня из угла в угол, заставляет вновь и
вновь листать атласы, перебирать инструменты. Сегодня. Сегодня вечером. Уже
скоро.
Но кто это там пробирается меж могил, кто бежит узкой тропой к замку?
Узнаю эту повязку через глаз, узнаю неровный шаг и косое плечо, иди же сюда, иди
скорей, иди, посланец, могильного венка уже нет в твоих руках, значит – ты нашел
ее.
- Рассказывай!
- Нашел, ваша светлость.
- Дальше.
- Точно как вы говорили. Дама невысокая, волосы светлые, платье богатое.
В церкви увидел.
- Передал?
- Подал венок, ваша светлость, говорю – подарок вам. Она побелела вся и
говорит: от кого?
- А ты?
- Ну, вы же велели, ваша светлость, молчать. Я и говорю, не велено,
мол... Венок подал, она вскрикнула и к священнику бросилась. Ну, а я к вам. Вы,
ваша светлость, обещали, в три раза больше...
- Да, я довольна. Молодец, ты хорошо все исполнил.
Я киваю страже.
Мой бедный посланник, мой гермес, ты усерден, но глуп. Тебе следовало бы
понять, что следует за такими поручениями. Но золото туманит разум, и я не виню
тебя.
- В подвал его.
- Ваша светлость, да как же...
- Ты еще послужишь мне нынче вечером.
И вот бьют часы, и стучит трость, и в свете факела – узкое, словно нож,
лицо барона возникает из тьмы.
- Я получила ваше письмо, барон.
- Я считал минуты до нашей встречи.
- Я тоже. С чего мы начнем?
- Я полагаю, с сердца.
Мы понимаем друг друга без слов.
Мы отражения в глазах друг друга, два бесконечных колодца, две бездны.
Среди крови и плоти, мертвого и живого, мы ищем вечное.
Душа.
Я найду ее.
***
Сложности с трупами.
От них нелегко избавиться.
Приходится посвящать в дело люксембургского палача. Я плачу ему за то,
чтобы в окрестностях замка было спокойно. Всего лишь солнце, цикады и желтые
цветы. Всего лишь несколько
безымянных могил на кладбище под горой.
Палач знает свое дело. Но слухи все равно ползут.
- Анна, рассказывай. Что говорят в городе?
- Ваша светлость, неладное говорят. Будто люди пропадать начали. Ну, кого
стража замка забрала, кто просто ушел и не вернулся... В общем, волнуются в городе, боятся
вечером на улицу выйти...
- Анна, тебе страшно?
- Нет, ваша светлость, мне не страшно. Я бы хотела, если
можно...
- Ну, говори, Анна? Чего бы ты хотела?
- Присутствовать... Если можно, ваша светлость...
Посмотреть...
Невинные глаза, невинные уста. Анна, ты порождение дьявола. Ты страшнее,
чем я.
- Ваша светлость, к вам нищенка какая-то пришла, лично поговорить хочет.
Прогнать?
- Нет! Жанна, глянь, что там за нищенка. Спроси, кто ее
послал.
Жанна возвращается и шепчет в самое ухо:
- Говорить хочет только с вами... Только я ее узнала. Это Хозяйка Двора
Чудес.
Двор Чудес!
Нищий сброд, беглые крестьяне и преступники, монахи-расстриги, продажные
девки, пьяницы и калеки, блаженные дураки – это их Двор, их последнее прибежище,
место, которое всегда укроет их и спасет от беды, найдет денег внести залог,
поставит крест над могилой и помянет после смерти. Двор Чудес нельзя истребить,
он вечен и будет всегда. Мой отец никогда не недооценивал Двор Чудес, и никогда
на стремился ссориться с ним. Не стану ссориться и я.
- Проводи ее ко мне, Жанна.
Плотная, крепко сбитая женщина. Одета в заплатанное платье, но из-за голенища сапога выглядывает
плеть. Глаза живые, любопытные. Осматривается с интересом. Нечасто таких
встретишь.
- Я слушаю тебя.
- Здравствуйте, ваша светлость. Я – со Двора Чудес.
- Я знаю, кто ты.
- Тогда, может быть, вас заинтересует информация о ваших
врагах?
- Весьма.
- К нам обратился заказчик. Вас хотят погубить, ваша
светлость.
Разлетаются листы оброненного альбома.
Тяжело дышать от ненависти.
Моя мачеха хочет нанять убийцу.
- Ты правильно сделала, что пришла ко мне. Я заплачу тебе в два раза
больше, сколько бы она не дала. А если она умрет – я дам тебе в четыре раза
больше. Но мне нужны будут доказательства.
- Я поняла вас, ваша светлость. Если надумаете что-нибудь передать мне –
вот колечко для посланца, с ним будет быстрее.
Она уходит. Я наблюдаю, как она неторопливо спускается под гору, рву в
руках платок.
- Анна! Мне нужен кто-нибудь... из подвала. И инструменты.
- Прямо сейчас? Ваша светлость, день, да и барона еще нет.
- Мне нужен сейчас. Если никого нет, нужно отправить стражу. Пусть
приведут. Скорее, Анна, скорей.
Я не знаю, что я делаю. Я уже не могу быть осторожной.
***
Палач, озираясь, принимает кошелек, водит глазами по сторонам, избегает
глянуть на меня. Наши пальцы случайно соприкасаются, я отшатываюсь. Палач
вздрагивает и отступает на шаг.
- Ваша светлость, - шепчет он. – Я боюсь...
- Не бойся ничего.
- Заметят!
- Я сказала, не бойся. Я тебе хорошо плачу.
- Платите хорошо, это точно. Но долгополые эти... кружат вокруг...
страшно мне, ваша светлость!
- Кто кружит?
- Доминиканцы. Почуяли что-то. Недавно меня выспрашивали, не знаю ли чего
о том, что люди в окрестностях пропадать начали. А у нас-то на кладбище уже семь
могил свежих и без имен!
- Молчи, дурак.
- Ваша светлость, вы бы... поосторожней бы...
- Молчи! Они ничего не сделают. У них нет доказательств.
Ни-ка-ких.
Ни-ка-ких. Ни-че-го.
Вечер ближе и ближе. Пляшут огни факелов, шипит смола. Пусть придет
барон. С ним не страшно.
Топот стражи, голоса, мечутся тени. Барон? Пришел?
Белые рясы, белые лица, рябит в глазах от крестов, рассудок мутится от
ужаса. Доминиканцы! Стоять, смотреть, улыбаться, четки перебирать...
- Что вам угодно? – спрашивает резкий и ржавый голос отца. Как страшно он
выглядит – этот ночной колпак, халат, и глаза черные, страшные.
Хрустит свиток, разворачиваясь в костяных руках. Разум мой бьется на
ветру, как факел. Доминиканец читает четко и ясно, но в сознании моем вспыхивают
лишь отдельные слова:
- По указу... расследование... препроводить Леопольда, герцога
Люксембургского... дознание... ордер на арест...
- Неееееет! Отец! Это невозможно!
- Эльза, не волнуйся. Это недоразумение скоро решится.
- Следуйте с нами, герцог.
Они уходят, оставляя замершую стражу.
Удивленно смотрит Анна.
- Где Жанна? – резко бросаю я.
- Она в церкви, ваша светлость...
- Ты никому и ничего не расказывала?
- Конечно, нет, ваша светлость.
- Анна, нужно избавиться от... инструментов. И еще там в подвале... банки
со спиртом...
- Эльза Люксембургская? – шелест рясы от двери.
Вернулись!
- Что вам угодно?
- Вас мы тоже хотели бы препроводить для дальнейшего разбирательства...
- Меня? Вы хотите меня... забрать?..
- Да, раз уж мы все равно здесь, - благодушно улыбается один из
доминиканцев.
Под его взглядом я словно жаворонок перед змеей. Я не понимаю ни что
говорить, ни что делать, только бьется в висках ужас. Инквизиция. О, спаси меня,
спаси, спаси, не знаю, кто, не знаю твоего имени...
- Препроводить? Куда препроводить? – раздается насмешливый
голос.
Тени, факелы, дым копоти, каблуки.
Барон! Он пришел!
Лицо – лезвием ножа, кривится усмешка, в глазницах – провалы
теней.
- Они хотят арестовать меня, барон!
- О, вот как?
- Понимаете? Они хотят арестовать меня! Они хотят арестовать меня! Барон,
это инквизиторы! Они хотят арестовать меня! Они хотят...
- Эльза, милая Эльза, я все прекрасно понял. Пожалуйста, прекратите.
Святые отцы! Вероятно, у вас есть ордер?
- Конечно.
Шумит черный лес. Роет могилу заступ, разрубает червей, скрипит на корнях
деревьев. Не уйти, не спрятаться, не спастись.
- Позволите ли взглянуть на ордер, святой отец?
- Неужели вы не доверяете словам церкви?
- Доверяй, как говорится, но проверяй... позвольте-ка... таааак...
ордер... герцог Люксембургский... Простите, святые отцы, но тут ни слова нет об
Эльзе Люксембургской. Это ордер на арест герцога. Его вы, как я понимаю,
забрали?
Вдох сквозь стиснутые зубы. Дышать. Немота гортани постепенно отступает.
Доминиканцы переглядываются.
- Ну... мы полагали, что Эльза Люксембургская не откажется добровольно
проследовать с нами... исключительно для решения формальностей - ведь это
касается ее отца...
- Ах вот что, - усмешка на лице барона становится шире. – Эльза, может
быть, вы желаете проследовать со святыми отцами?
- Нет!
- Простите, ее светлость не желает. Всего наилучшего, святые
отцы!
Шелестят рясы. Они уходят. Один только оборачивается от
дверей:
- Зря вы, барон.
Я люблю его.
Если я могу любить, я люблю только его.
- Эльза, успокойтесь. Они ушли. Бокал вина? Анна, принеси нам
вина.
- Да... Ненавижу... Я их ненавижу...
- Тише, тише. Разве можно так про святую нашу матерь церковь? Уши-то
везде есть...
- Вы меня спасли, барон. Я...
- Выпейте, Эльза, и ни о чем не волнуйтесь.
- Я уже спокойна. Барон. Видите, руки не дрожат. Я уже могу держать
ланцет.
- Эльза, вы так безрассудны. С вами и я потеряю голову...
Он лжет. Он никогда не потеряет головы.
Его взгляд холоден, черен и пуст.
И он будет арестован доминиканцами через несколько часов здесь же, в моем
замке. У них будет ордер и все необходимые документы. Он будет петь, уходя,
что-то залихватски-солдатское. Через четыре часа допроса он скончается от
сердечного приступа.
Псы встали на след.
***
Я – Эльза.
Я не могу в слепом ужасе метаться по коридорам замка и ожидать – шагов,
голосов, хруста разворачиваемого свитка.
Барон умер. Как он посмел
умереть? Как он посмел оставить меня одну, сейчас, в этот час? Я его ненавижу. Я
ненавижу его. Ненавижу отца. Ненавижу преданные глаза Жанны, невинную улыбку
Анны. Ненавижу стражу, которая не сможет мне помочь. Белые рясы, холодные белые
глаза. Теперь меня некому защитить. Я одна. Тьма бродит вокруг, а глубоко под
землей скрипят, переплетаясь, корни деревьев, ждут. Они не получат
меня.
- Стражник! Факел!
Ступени, тьма, ключ дрожит в руках, скрипит крышка сундука, звенят
золотые монеты. Не глядя, ссыпаю золото в кошель.
- Жанна! Достань мне монашескую рясу. С капюшоном. Быстро. И никому ни
слова. Со мной не пойдешь, здесь жди.
Прочь сафьяновые туфли, прочь кольца с руки. Одно, со Двора Чудес,
оставить – тусклое, медное. Не успею. Не успею. Задняя калитка, никто не видел.
Под гору, в чернильную безлунную ночь, через осклизлый мост, в город,
туда, где бьет барабан и шипят факелы над помостом.
Туда, где нынче читают приговор герцогу Леопольду Люксембургскому,
обвиненному в чернокнижии и ереси. И единым вздохом захлебывается толпа, а потом
взрывается криками, свистом, хохотом.
Я уже близко, я слышу рев толпы и вижу вдали размытые пятна факелов. Я
перебираюсь по бревнам моста, с непривычки осторожно ступая босыми ногами. Но
что это? Белые рясы из тьмы, скрежещут голоса, вот засмеялся кто-то, и я
сгибаюсь, ломая спину, и надвигаю капюшон так, что вижу лишь сандалии. Четыре
пары сандалий из-под белых ряс.
- Мир вам... – шепчу, сгорбившись под капюшоном, вцепившись в клюку,
судорожно крестясь другой рукой.
- И тебе мир, сестра, - лучезарно отвечает молодой голос.
Они проходят мимо меня, так
близко, что мне приходится отступить, давая им дорогу через мост.
- Ну, братья, теперь в замок за Эльзой. Настала пора, - говорит второй
голос, знакомый – тот, который разворачивал свиток.
Вереница сандалий бережно перебирается по скользким бревнам.
- Лягушки-то как квакают! – говорит молодой голос.
Пятна белых ряс тают на тропе,
поднимающейся к моему замку. Смолкают их шаги на лесной дороге.
Я стою на мосту, сбросив капюшон, и дышу прохладным ночным
воздухом.
Мне хочется смеяться и плакать.
Идите, ищите, перерывайте замок вверх дном. Меня там больше нет. Я уже на
площади – там, где читают приговор герцогу Леопольду Люксембургскому, моему
отцу. Я – Эльза. Я пришла на площадь не для того, чтобы рыдать и впиваться
ногтями в собственные ладони. Я пришла не ради отца. Я пришла для того, чтобы
видеть и знать точно: я сделаю все, чтобы не быть там, не оказаться глупее или
слабее, я не позволю псам идти по следу вечно.
И запах масла от вязанок дров, он такой сильный, что я даже отсюда его
чувствую. От этого запаха кружится голова. Кружится голова и мерещится запах
серы...
***
Толпа расходится, кто-то толкает меня в плечо, плачет ребенок, смеются
ремесленники. Все кончилось. Что мне делать? Куда мне идти?
Перстней на пальцах нет больше. Но одно, неприметное, медное колечко я
сохранила.
Нищие укажут мне дорогу.
Я затаюсь. Я умею ждать. И я ничего не забываю.
Старое брошенное кладбище за чертой города. Резиденция Двора Чудес.
Дело к рассвету. Хохот нищих, фляга по кругу, дележ дневной
выручки.
Замок, безмолвная стража, услужливые камеристки... словно сон. Или я сплю
сейчас?
Мальчик-попрошайка попросил подождать и ушел за Хозяйкой . Нищие не
обращают на меня внимания. Верно, привыкли к самым разным людям.
- Я получила кольцо. Тебя прислала ее светлость? – резкий, повелительный
голос Хозяйки Двора Чудес.
Я сбрасываю капюшон.
- Вот так новости, - удивляется она. – Ваша светлость, лично
пожаловали?
- Не называй меня так. Ты ведь знаешь, что стало с моим отцом.
- Знаааю... – тянет Хозяйка медленно, сквозь зубы.
- Мне нужно укрыться. На время. Я заплачу. Но никому ни слова обо мне.
- Хорошо. Звать вас будут?..
Какое-нибудь имя попроще.
- Лизхен.
- Вот и славно. Эй, мальчик, устрой Лизхен переночевать. И предупреди
наших, чтобы не лезли и язык не распускали. Скажи, я велела.
Я засыпаю под хохот и пьяные вопли бродяг и нищих.
Я не могу поверить, что это происходит со мной. Я – Эльза. Я живу в замке
на скале, мой отец – герцог Леопольд Люксембургский, он и только он властвует
над Люксембургом и окрестностями.
Боже мой, я схожу с ума.
Как жестоко я отомщу за то, что со мной сделали.
Я засыпаю с улыбкой.
- Выпейте, Эльза, и ни о чем не волнуйтесь, - шепчет барон.
Ни о чем.
- Где она?
Солнце бьет в глаза. Свет заслоняет огромная фигура. Я вижу лишь край
белой рясы и сандалии.
- Эльза Люксембургская? – говорит знакомый голос. – Именем церкви вы
арестованы.
Я не могу ни закричать, ни убежать.
Чьи-то руки срывают с меня капюшон.
- Это она. – утвердительно качает головой доминиканец. – Благодарим вас
за сотрудничество.
- Ты продала меня, - шепчу я Хозяйке.
Она отворачивается.
***
Когда меня приводят в инквизиционную тюрьму, что-то происходит. Мое
сердце перестраивается и начинает стучать по-другому, и расжимаются сведенные
пальцы, и губы перестают неметь. Я чувствую себя легко и свободно – словно после
исповеди у францисканца. Для того, чтобы спастись, нужно обойти их ловушки. Я
сумею это сделать. Я знаю, как это сделать. Я должна стать как та деревенская
дура-пастушка. Я должна стать жертвой. Я должна убедить их, что я жертва.
- Ваше имя?
- Эльза , дочь Леопольда Люксембургского.
- Ваш возраст?
- 19 лет.
- Ваше вероисповедание?
- Католичка.
- Знаете ли, в чем вы обвиняетесь?
- Нет, святой отец.
- Почему вы сбежали из замка и переоделись в монашескую
одежду?
- Я испугалась, святой отец.
- Чего вы испугались?
- Я очень боюсь, святой отец... Пожалуйста, спасите меня. Пожалуйста,
позвольте исповедоваться. Я...
- Возможность исповеди будет вам предоставлена позже. Отвечайте на
вопросы. Кого вы боитесь?
- Своего отца. Он был колдун. Он заставлял меня делать ужасные
вещи.
- Какие, например?
- Он убивал людей и заставлял меня смотреть. Он говорил, что у него есть
книга с заклинаниями. Он, верно, продал душу дьяволу. Он запрещал мне молиться. Можно, я
прочту молитву?
Я должна поверить в одну правду и забыть о другой.
Я должна полюбить этих людей в белых рясах – ведь они несут мне
спасение.
Я должна забыть навсегда то, что следует забыть.
Я должна быть бесхитростной, искренней и очень испуганной.
Я не дам им убить себя.
- Вам знакомы эти предметы?
- Да, это хирургические инструменты.
- Откуда они у вас взялись?
- Они не мои!
- А чьи?
- Моей мачехи.
- Вашей мачехи. Той, которая пропала по дороге к вашему замку?
- Нет, что вы. НАСТОЯЩЕЙ мачехи.
- Какой настоящей мачехи?
- Любовницы моего отца.
- У вашего отца была любовница? Кто?
- Она была тайной любовницей. Она ведьма, она жила в замке под видом моей
камеристки. Ее звали Анна. Она
сказала, что если я хоть кому-нибудь расскажу об этом, она вырежет мне сердце.
Когда отца арестовали, я поняла, что она убьет меня, и бежала.
Доминиканцы переглядываются.
Они не знают, что Анна тяжело больна и скоро умрет.
Они не знают, что ее преданность мне оказалась крепче, чем даже
преданность Жанны. Жанна успела сбежать, Анна осталась.
Анна подтвердила все обвинения в свой адрес.
- Почему вы не рассказали никому о том, что происходило в
замке?
- Святой отец, если бы вы знали... Если бы вы видели... Она щипала меня
за руки – видите, до сих пор красные? Она говорила, что выжжет мне глаза щипцами
для завивки. Она говорила, что если я хоть слово кому-нибудь скажу, она тотчас
узнает. Мой отец меня ненавидел. Он всю жизнь мечтал, чтобы у него был сын. Он
хотел сына, чтобы сделать его своим преемником. Он меня никуда не выпускал из
замка, даже в церковь...
- Что вы можете сказать о бароне Уго фон Бухенвальде?
Я молчу.
- Что вы можете сказать о бароне Уго фон Бухенвальде? Он приходил к
вам?
- Он приходил к отцу. Он достал мачехе хирургические инструменты. Он,
кажется, преподавал хирургию в университете. Он покупал у отца... ну, знаете...
в стеклянных банках... органы. Я думаю, он был сумасшедший... или еще
что...
- То есть вы хотите сказать, что он приходил не к вам?
- Нет, не ко мне. Он вел дела с отцом. Он и атласы принес вместе с
инструментами.
- Атласы? Какие атласы?
- Анатомические атласы. Там нарисованы люди без кожи, и черепа. Анна их
любила разглядывать. Святой отец, можно, я прочту молитву?
Все, что угодно, только не смерть. Все, что угодно, только не смерть. Я
заставлю их поверить.
Я спрятала себя-настоящую так глубоко, что и сама уже не могу понять, где
я.
Я не жалею. Я слишком далеко зашла, чтобы жалеть.
Они молчат. Они ни словом, ни намеком не дают понять, верят или не
верят.
Я плачу, каюсь, исповедуюсь, вздымаю ложь за ложью, я сама верю в то, что
говорю. Если они поверят, то это будет монастырь. Чушь, чушь, чушь. Из монастыря
я сумею сбежать. Я сумею найти защиту в другой стране. Вероятно, это будет
богатый и знатный муж.
Только не смерть. Корни деревьев никогда не спят.
- Эльза Люксембургская. Нам пора.
Гремят железные замки. Анна с синими кругами под глазами. Какой-то
незнакомый юноша в санбенито. Нас трое.
- Я созналась во всем, - шепчет Анна. – Я подтвердила, что это я все
делала. Но они, кажется, не поверили.
Я бледнею. Неужели они не поверили? Этого не может быть. Я была так
убедительна. Костер? Костер?
Поворот, мост, городская площадь... Тишина.
- Ведьма! – доносится из толпы одинокий голос, и толпа взрывается
воплями:
- Ведьма!!!
- Душегубица! Убийца!
- На костер ее!
- Смерть!
- Смерть!!!
- Смеееееерть!!!
- Простите, ваша светлость... – шепчет палач. Его лица не видно за
капюшоном, но сквозь его прорезь глаза сверкают лихорадочным блеском.
Рев толпы, столб, помост. Масло... как сильно пахнут эти вязанки...
кружится голова...
Я не выдержу этого. Они победили.
- Помоги мне! Помоги!
- Простите, ваша светлость... Ничего я не могу сделать, вы же сами
понимаете...
- Помоги мне... Вот деньги, вот, возьми кошель, там золото, возьми,
только дай мне, дай яду! Я тебя умоляю!
- Да ведь нет у меня, ваша светлость, откуда же...
И лихорадочные глаза блестят еще сильней, а в ладонь мою вместо кошеля
ложится круглая горошина.
- Вы уж простите, ваша светлость, Бога ради...
- Тебе, что ли, о Боге говорить? – кривлюсь я в усмешке.
Палач испуганно пятится.
Они победили, но последний шаг сделаю я.
Костра не будет. Я приму яд.
Круглая горошина не хочет проглатываться. Я не хочу умирать. Не хочу. Но
так нужно. Только не костер. Горошина безвкусная. Голова кружится от масла.
Хриплый голос глашатая взвивается над площадью.
Приговор.
Я жду. Осталось немного.
-... приговорить Эльзу Люксембургскую к сожжению на костре!
Рев толпы.
- Тише!
- Однако пересмотрев дело, инквизиционная комиссия усмотрела смягчающие
обстоятельства...
Что, что, что это? Что случилось?
- ... упомянутая Эльза Люксембургская действовала по принуждению отца и
своей камеристки, посему смертный приговор заменяется заключением в
монастыре...
Единый вздох, толпа подается вперед, кто-то свистит, кто-то вопит
«Ведьма!» но все перебивает мой крик, от которого отшатывается палач и
вздрагивает глашатай:
- Я ПРИНЯЛА СНАААААААДОБЬЕ!!!
Я больше не владею собой. Я падаю на колени и тяну руки к палачу.
- Спасите меня, спасите, умоляю, я приняла яд!
- Поделом ведьме! – кричит и хохочет толпа.
- Божий промысел!
- Поделом ей!
- Я же умираааааю... Палач! Палач! Ты дал мне снадобье! Противоядия! Я
дам любые деньги!
Палач шарахается.
- Ничего я ей не давал! Она бредит!
- Противоядия! У..мо...ля...
Тьма смыкает надо мной корни деревьев, и я слышу, как чья-то ладонь
медленно и монотонно бросает горсти земли. Они бьются в крышку гроба, словно
тяжелые капли дождя. Далеко вверху надо мной гаснут обрывки латыни. Человек в
черном камзоле берет заступ рукой, затянутой в кожаную перчатку. Чую запах свежеразрытой земли,
слышу, как заступ скрежещет о камень, разрубает червей и мертвые черные корни
деревьев.
Потом тишина. Мне никуда не уйти отсюда. Вечность кривится усмешкой
барона фон Бухенвальда, и бездна отражается в его темных зрачках.
Я искала вечность. Я здесь.
Надо мной качаются сосны и ветер завывает среди бойниц брошенного, осыпающегося
замка. Погасли факелы на стенах. Вороны гнездятся в стропилах. Случайный путник
крестится, миновав заросший поворот на дорогу к замку.
Я всегда здесь.
Я – Эльза.
Ёвин (Воробьева Лина), Москва
Опубликовано в N 27 журнала по
ролевым играм «Мое королевство», апрель 2006
г.
автор Ёвин (Лина Воробьева) (Москва)
вики
Вот что пишет Лора в статье "Вместо отчёта":
«Дочь герцога Люксембургского Эльза, расчленявшая мертвых и живых в поисках души. Королева хоррора. Замок стоял на белой скале, а под скалой находилось кладбище. Трупы падали вниз с большой точностью и большим цинизмом. Эта напишет про себя сама.»
Вот она сама и написала:
Данный текст является мемуаром персонажа игры "Готика 2001" , так сказать с точки зрения персонажа.
читать дальше
ВОСПОМИНАНИЯ ЭЛЬЗЫ ЛЮКСЕМБУРГСКОЙ
(Игра «Готика» состоялась под Екатеринбургом летом 2001 года).
Я – Эльза.
Я живу в замке на скале, мой отец – герцог Леопольд Люксембургский, он и
только он властвует над Люксембургом и окрестностями.
В деревнях и самом Люксембурге, едва заслышав слова "герцогский замок",
вздрагивают и крестятся. О, герцога боятся здесь сильнее мертвецов из могил,
сильнее палача, сильнее глупых деревенских поверий. Говорят, что герцог продал
дьяволу душу. Будто бы он живьем поедает некрещеных младенцев, а невинным
девушкам, пропавшим в окрестностях замка, уже давно потерян счет. Говорят, будто
бы в огромных своих подвалах герцог хранит отрубленные головы и прочие части
человеческих тел.
Правда ли это?
Зачем вам это знать?
Правду знаю только я.
Я брожу прогретым жарким летним днем меж кладбищенских могил и собираю
цветы из-под покосившихся крестов. Я плету из них венки и обвиваю черной лентой.
Я ненавижу коровью покорность крестьян и землю, въевшуюся в их руки. Я ненавижу
сонную и тупую стражу замка. Я ненавижу могильщиков и их внимательные глаза,
которые скользят по тебе, словно готовясь снять мерку.
Я – Эльза, дочь герцога Люксембургского. Я боюсь смерти, но она придет
еще нескоро.
Они провожают меня взглядами. Они бормочут мне вслед, страшась поднять
глаза. Я знаю все, о чем они хотят меня спросить.
Кто ты, Эльза? Правда ли, что ты ведьма? Где твоя мать? Что делают с
людьми у вас в замке? Кто твой отец, Эльза? Кто? Кто?
Да, я – Эльза. Я не ведьма, но я могу быть страшней ведьмы. Это хорошо
знала моя камеристка Лизхен, да, та самая, которая бросилась со стены замка, и
по городу два месяца кружили зловещие слухи. Почему – я знаю, но вам не нужно
этого знать. Через месяц из Прованса были доставлены две сестры, Анна и Жанна.
Они стали моими новыми фрейлинами.
Ночь. Мы с Анной идем по крутой лесной дороге, которая поднимается к
замку. Мы возвращаемся из Люксембурга.
Мне страшно. Я боюсь леса и темноты. Никого, кроме Анны, но впереди я
слышу голоса. Какие-то люди во тьме идут впереди.
- Анна, догони их и вели проводить меня, - еле слышно шепчу я, замирая от
ужаса.
Анна неслышной тенью скользит вперед.
- Ваша светлость... - передо мной склоняется в поклоне человек в черном
камзоле. Я смотрю на его руки, затянутые в черные кожаные перчатки, и не могу
оторвать взгляд, потому что внезапно понимаю, с кем меня свела судьба. Это
могильщик.
- Анна! – задыхаюсь я. – Это же могильщики!
Она не понимает моего ужаса. Анна не боится ничего. Ее не страшат
могильщики, встретившиеся ночью на лесной дороге. А я чую запах свежеразрытой
земли, слышу, как заступ скрежещет о камень, разрубает червей и мертвые черные
корни деревьев...
- Прошу вас... - человек в черном протягивает мне руку – перейти через
хлипкий мостик над ручьем. Я отшатываюсь.
- Нет... Нет... Я сама...
Если я дотронусь до его руки, я умру. Тут же. На месте. Поэтому я прячу
ладони за спину и, оскальзываясь на мокрых бревнах, бегу мимо. Прочь, прочь,
прочь, прочь!
Я – Эльза.
В замке темно. Огонь погас. Только в кабинете герцога горят факела, они
горят каждую ночь. И тихо. Все стражники сейчас рыскают по городу и деревням,
заглядывают в лица людям, ищут тех, на кого доносы писаны, хватают и волокут в
замок.
Доносы. Их всегда много. Отец велел мне хранить их. На измаранной,
запачканной невесть чем бумаге – кривые буквы. Я с трудом разбираю слова:
"Пастушка... сажитильствует с овцами... про эльфов каких то расказывает и себя,
эльфом называет..."
Стук, стук, стук, факелы трещат, стражники явились. Ночь, шипение смолы,
стенания задержанных – в камеру их, в подвалы! А вот и отец – он всегда спит
днем и просыпается лишь к вечеру, когда в замок приводят пленных. На нем вечный
ночной халат и ночной же колпак. Позевывая, отец разглядывает пленных, потом
идет в кабинет.
- Пастушку давайте! – кричит он из кабинета.
Я сажусь у подножия трона. Я всегда сижу здесь, когда отец позволяет мне
присутствовать. Лучше всего мне думается именно здесь, в этот вечерний час,
когда факелы трещат и капают смолой, по стенам мечутся тени, а отцовские слова
падают глухо, словно горсти могильной земли:
- Ты пастушка из деревни?
- Я, ваша светлость...
- Ну, расскажи мне... про овец своих.
- Что рассказать, ваша светлость?
- Ты, говорят, с овцами сожительствуешь?
- Не понимаю... Это вы о чем, ваша светлость?
- Как о чем, об овцах... Донос тут на тебя... А эльфом себя
называла?
- Нет, ваша светлость... Никогда.
- Что же это тогда написано? Может, у тебя враги есть?
- Нет, ваша светлость...
Такая она вся – простая, безыскусственная, изнутри светится. И я ее
насквозь вижу. Скучно.
- Врагов нет, значит. А кто же донос тогда написал?
- Не ведаю, ваша светлость...
- Значит, если врагов нет, зла тебе никто не желал.
- Никто...
- Тогда получается, в доносе правда написана. Да или нет?
- Я не знаю, ваша свет...
- Да или нет?
- Я не понимаю!
- Правда это или нет?
- Ваша светлость! Я этого не делала!
- Кто же это написал?
- Я не знаю!
- А знаешь, что с тобой будет?
- Воля ваша на все...
Я впиваюсь взглядом в ее лицо. Чего она боится? Она, эта глупая
крестьянка с сияющим взором святой девы?
- Стража! Увести эту! Привести следующую!
Я иду к себе, торопливо. Там, в моих покоях, меж стопкой доносов и писем
спрятан анатомический атлас. Откуда он у меня? Зачем вам знать это?
Я листаю эти страницы чуть дрожащими от нетерпения пальцами. Я шепчу
диковинные слова, которые звучат музыкой, подобно латинским гимнам. Я вожу пальцами по гравюрам,
повторяя плавные, изогнутые линии. Человеческое тело – храм Божий, но где венец
этого храма, где то, для чего он выстроен?
Видели бы эти жирные городские бюргеры, как изменяется, как светится мое
лицо. Они, осмелившиеся говорить, будто я никогда не улыбаюсь.
– Где, где, где, где?.. – безостановочно шепчут мои губы.
Душными ночами мне снятся эти страницы, эти изгибы, эти линии.
***
Утро. Жанна неспешно причесывает меня , Анна подает завтрак. Замок тих и
пуст по утрам. Хочется развлечения.
- Анна, сядь со мной. Расскажи что-нибудь. А ты, Жанна, поди
прочь.
Это необычайно забавно - играть людьми, приближая к себе и осыпая
милостями одного на глазах у другого. О, я люблю такие шутки. Жанна, словно
побитая собака, не понимающая, за что наказана, послушно уходит.
Анна преданно заглядывает в глаза.
- О чем ваша светлость хочет послушать?
- О твоей сестре.
Анна ласково улыбается. Кто может подумать, что за этой ангельской
внешностью, этим нежным лицом скрывается убийца, отравившая вместе со своей
сестрой предыдущего своего благодетеля? Но я знаю. Я все знаю о них.
- Моя сестра очень набожна, ваша светлость. Каждый свободный час она
проводит в часовне или в храме. Она... знаете, ваша светлость, она после всех
злоключений, выпавших на нашу долю, слегка повредилась в уме. Все время молится,
бедняжка.
- Ведь ей есть о чем молиться, не так ли?
Анна настороженно вскидывает глаза. Да, Анна, да, бойся. Бойся меня. Я
хочу, чтобы меня боялись.
- Да, ваша светлость.
- И я знаю, о чем. Впрочем, я еще не все знаю. Расскажи мне.
- Она, ваша светлость, Палестиной бредит. Все о Гробе Господнем поминает,
да о крестовых походах... Она себе в голову вбила, что Гроб Господень освободить
нужно из рук неверных.
- Ах, даже так? Жанна! Поди сюда.
Несчастная Жанна. Бедняжка.
- Жанна, была ли ты сегодня на утренней мессе?
- Да, ваша светлость.
- И рыцаря видела?
- Рыцаря? - непонимающе переспрашивает Жанна.
- Да вот, говорят, что какой-то рыцарь прибыл в наш собор из Святой
земли.
Жанна тихо ахает.
- Из самой Святой земли?
- Да, милая моя Жанна, из самой Святой земли.
- И... где же он? Где же он сейчас?
Дрожит голос Жанны. Я смотрю на нее с усмешкой. Долго, долго тянется
пауза.
- Ваша светлость! - умоляюще шепчет Жанна. - Прошу вас, скажите! Где
он?
- Кто?
- Рыцарь!
И мои брови вопросительно взлетают вверх:
- Какой рыцарь, милая?
Глаза Жанны наполняются слезами. Она опускается к моим ногам:
- Рыцарь из Святой земли... Вы же сами сказали, ваша
светлость...
Я с удивлением гляжу на Анну:
- Анна, разве я что-то сказала?
Анна гладит сестру по волосам:
- Нет, ваша светлость. Я ничего не слыхала. Жанна, о чем это
ты?
Я смеюсь. Бедняжка Жанна.
Ученые мужи изучают богословские труды. Пусть их! Я изучаю людей. Это еще
занимательней.
Днем я подарю Жанне перстень и расскажу, как ее сестра предложила сыграть
злую шутку. Жанна поверит. Она простит меня, но не простит сестру.
***
- Ваша светлость, вам письмо.
- Подай мне, Жанна.
"Особа, которой Вы интересуетесь, наконец-то изволила заинтересоваться
Вами. В три часа пополудни за монастырем франсисканцев Вас будут ждать. Записку
сожгите."
О!
Я бледнею. Жанна пристально смотрит на меня. Моя рука дрожит.
- Что случилось, ваша светлость?
- Кто принес это?
- Какой-то оборванец, который сразу же ушел.
- Догнать его!
Стража долго рыскает вокруг замка, но оборванец словно сквозь землю
провалился. Я меряю комнату шагами. Шаг, еще шаг, еще шаг... Кто, кто,
кто?
Я знаю.
Это она. Это может быть только она. Молодая герцогиня, моя мачеха. Я
ненавижу ее. Ненавижу, еще не видя, заранее. Я знаю, что отец выписал ее из
дальних земель, женившись на портрете. Я знаю, что он ждет ее прибытия со дня на
день. Я знаю, что ей донесли о сумасшедшей дочери герцога. Я знаю, кому писала
письма эта глупая гусыня, моя прежная камеристка Лизхен.
Она знает, что лучше ей никогда не ступать на порог моего замка. Она
боится меня. Она прячется. Ловушка, ловушка, она заманивает меня, как мышь
заманивают в мышеловку. Нет, милая мачеха, нет, я раскусила тебя.
- Ненавижу... - шепчу я.
- Кого? - Жанна недоуменно смотрит. О, Жанна, ты тоже ловко умеешь
притворяться дурочкой. Но я знаю, знаю, что ты совсем не так глупа, как
прикидываешься.
- Я... уничтожу... ее... - свистящий шепот рвется из груди моей. Еще
немного, и я закричу.
- Успокойтесь, ваша светлость, - Жанна осторожно гладит меня по
руке.
Спокойно. Спокойно. Я - Эльза. Эльза Люксембургская.
Я могу позволить себе ждать.
- Жанна. Я хочу, чтобы ты нашла верного человека, который сумеет
разузнать все. Разузнать все о том, кто написал эту записку.
Жанна делает реверанс и неслышно исчезает.
О, я узнаю все. Я найду ее. Она никогда не посмеет ступить на порог
замка. Никогда.
- Ваша светлость!
- Сюда, Жанна. Рассказывай скорей.
- Записку передала богато одетая дама. На ней была накидка с капюшоном, и
лица она не показывала. Но по всему было заметно, что это очень знатная
особа.
Я задыхаюсь от ненависти. Говори, Жанна, говори. Я хочу знать
все.
- Платье роскошное, шитое золотом. Росту не очень высокого, волосы
светлые, глаза голубые. Больше - ничего.
- Жанна. Я дорого заплачу тому, кто разыщет эту даму. Ты меня
поняла?
- Да, ваша светлость.
- Герцог ничего не должен знать.
- Да, ваша светлость.
- Никто ничего не должен знать.
- Да, ваша светлость.
Солнце лениво переваливает за полдень. Тени могильных крестов спрятались,
скрылись. Кладбище под горой дышит покоем. Я срываю желтые цветы, возросшие на
жирной, щедро удобренной земле. Шуршит черная лента, переплетаясь с упругими
стеблями. Венок выходит красивый.
- Эй, ты! Поди сюда!
Робко кланяется, ломая шапку, оборванец.
- Возьми это.
Монета взмывает вверх и исчезает, подхваченная шершавой
ладонью.
- Этот венок ты отнесешь в город. Будешь искать женщину в богатом,
расшитом золотом платье. Невысокого роста, светлые волосы, голубые глаза.
Найдешь и отдашь ей. Скажешь, подарок. От кого, не говори. Передашь -
возвращайся. Получишь в три раза больше.
- Все исполню, ваша светлость!
Оборванец торопливо направляется к дороге в город.
Медицинский атлас? Мне мало этого. Я чувствую, как в груди растет
нетерпение, предчувствие. Предчувствие того нового, что я должна скоро узнать. Я
найду.
Сердце бьется стремительно и весело. Скоро.
- Ваша светлость, к вам посланец с письмом.
Наконец-то! Дрожащими от нетерпения пальцами разворачиваю письмо. Четкие,
уверенные строки. Да, да, да. Он придет.
Барон Уго фон Бухенвальд. Читает лекции на медицинской кафедре
университета. Ловкий хирург. Давно, давно я ищу подобного знакомства.
- Итак, чем же я могу быть полезен вашей светлости?
- Видите ли, господин барон, просьба у меня несколько деликатного
свойства. Я интересуюсь медициной. В частности, хирургией.
- О?
Брови барона удивленно взмывают вверх.
- Ваша светлость интересуется хирургией?
- Да. Вы, я слышала, крупный специалист в этой области?
- О, я чрезвычайно польщен... Вам угодно было бы ознакомиться с
теорией... или практикой?
- Вы догадливы, господин барон... Именно так - с теорией - и
практикой.
- Что же именно желает изучить ваша светлость?
Долго, долго, долго тянется пауза. Я впиваюсь глазами в барона. Да или
нет? Сейчас? Уже?
Пауза обрывается, словно разрубленная лопатой.
- Человека.
***
"Мой любознательный друг!
Наша вчерашняя встреча вызвала во мне море любопытства, перетекающее в
бушующий океан нетерпения. Поразмышляв о предмете Вашего исследования, я изобрел
несколько интереснейших методов, которые, несомненно, окажутся полезными в наших
изысканиях.
Однако, случайная встреча с Вашим отцом, в который он рассказал о Ваших
исследованиях, немало удивила и порадовала меня. Дело в том, что несколько Ваших
опытов в точности совпадали с придуманными мною. Несомненно, это характеризует
Вас, как человека талантливого, обладающего ярким умом, хладнокровием и
решительностью.
С нетерпением жду новой встречи. Ответьте, пожалуйста, будет ли Вам
удобно встретиться сегодня в семь часов вечера. Надеюсь, сегодня мы получим
результат.
Барон Уго фон Бухенвальд"
***
Отец Дионисий – доминиканский священник невысокого роста, с добродушным
лицом и располагающей улыбкой. Радость и кротость прямо плещут из него.
Гусыни-соседки утирают слезы умиления, когда говорят о нем. Он мой исповедник.
- Почему ты не бываешь на исповеди, дочь моя?
Что я скажу, что я скажу. Потому что я... Потому что...
Потому что я боюсь, что небеса разразят меня громом.
- Я... исповедаюсь, отец Дионисий. Скоро.
- Когда?
И что-то жесткое, колючее на миг проглядывает со дна добродушных глаз
этого чудесного отца Дионисия. Что-то чужое, внимательное.
Испугалась.
Разозлилась.
Со мной тебе не справиться.
Бога не обманешь, но священника можно. Мою исповедь будет принимать
бедный франсисканец из далекого монастыря. Это вам не цепкий пес
Господень-доминиканец, который слушает и ждет команды вгрызться, чтобы кости
хрустнули. Это несчастный простак, которому нет дела до анатомических атласов,
да и знает ли он, что это такое?
- Расскажи мне о своих грехах, дочь моя.
- Я грешна, святой отец. Я согрешила помыслом.
- Каким же помыслом ты согрешила, дочь моя?
- Я думала о том, где у человека находится душа.
- Думать о душе не грех, дочь моя, но расскажи подробней, что именно ты
думала?
- Я думала, где именно у человека душа? В сердце? В мозге?
- Дочь моя...
- Я думала, может быть, если повнимательней присмотреться, я смогу
понять?
- А это это уже грех, дочь моя. Только Господу ведомо, как он вложил в
нас душу, и нечего об этом задумываться. Это все твои грехи?
- Я, святой отец, не могу спать ночами, все о душе думаю.
- Это правильно, молись больше, и благодать не минует. Десять раз
прочтешь «Аве Марию» за твои прегрешения помыслом, иди с Богом и не греши
больше.
Я поднимаюсь к замку, мне хочется петь, я свободна и легка. Отец
Дионисий, мне есть что ответить тому, кто смотрит из твоих глаз. Я не боюсь
больше. Твои гончие потеряли след. Я – Эльза. Нынче вечером придет барон фон
Уго, и я жду его, и нетерпение кидает меня из угла в угол, заставляет вновь и
вновь листать атласы, перебирать инструменты. Сегодня. Сегодня вечером. Уже
скоро.
Но кто это там пробирается меж могил, кто бежит узкой тропой к замку?
Узнаю эту повязку через глаз, узнаю неровный шаг и косое плечо, иди же сюда, иди
скорей, иди, посланец, могильного венка уже нет в твоих руках, значит – ты нашел
ее.
- Рассказывай!
- Нашел, ваша светлость.
- Дальше.
- Точно как вы говорили. Дама невысокая, волосы светлые, платье богатое.
В церкви увидел.
- Передал?
- Подал венок, ваша светлость, говорю – подарок вам. Она побелела вся и
говорит: от кого?
- А ты?
- Ну, вы же велели, ваша светлость, молчать. Я и говорю, не велено,
мол... Венок подал, она вскрикнула и к священнику бросилась. Ну, а я к вам. Вы,
ваша светлость, обещали, в три раза больше...
- Да, я довольна. Молодец, ты хорошо все исполнил.
Я киваю страже.
Мой бедный посланник, мой гермес, ты усерден, но глуп. Тебе следовало бы
понять, что следует за такими поручениями. Но золото туманит разум, и я не виню
тебя.
- В подвал его.
- Ваша светлость, да как же...
- Ты еще послужишь мне нынче вечером.
И вот бьют часы, и стучит трость, и в свете факела – узкое, словно нож,
лицо барона возникает из тьмы.
- Я получила ваше письмо, барон.
- Я считал минуты до нашей встречи.
- Я тоже. С чего мы начнем?
- Я полагаю, с сердца.
Мы понимаем друг друга без слов.
Мы отражения в глазах друг друга, два бесконечных колодца, две бездны.
Среди крови и плоти, мертвого и живого, мы ищем вечное.
Душа.
Я найду ее.
***
Сложности с трупами.
От них нелегко избавиться.
Приходится посвящать в дело люксембургского палача. Я плачу ему за то,
чтобы в окрестностях замка было спокойно. Всего лишь солнце, цикады и желтые
цветы. Всего лишь несколько
безымянных могил на кладбище под горой.
Палач знает свое дело. Но слухи все равно ползут.
- Анна, рассказывай. Что говорят в городе?
- Ваша светлость, неладное говорят. Будто люди пропадать начали. Ну, кого
стража замка забрала, кто просто ушел и не вернулся... В общем, волнуются в городе, боятся
вечером на улицу выйти...
- Анна, тебе страшно?
- Нет, ваша светлость, мне не страшно. Я бы хотела, если
можно...
- Ну, говори, Анна? Чего бы ты хотела?
- Присутствовать... Если можно, ваша светлость...
Посмотреть...
Невинные глаза, невинные уста. Анна, ты порождение дьявола. Ты страшнее,
чем я.
- Ваша светлость, к вам нищенка какая-то пришла, лично поговорить хочет.
Прогнать?
- Нет! Жанна, глянь, что там за нищенка. Спроси, кто ее
послал.
Жанна возвращается и шепчет в самое ухо:
- Говорить хочет только с вами... Только я ее узнала. Это Хозяйка Двора
Чудес.
Двор Чудес!
Нищий сброд, беглые крестьяне и преступники, монахи-расстриги, продажные
девки, пьяницы и калеки, блаженные дураки – это их Двор, их последнее прибежище,
место, которое всегда укроет их и спасет от беды, найдет денег внести залог,
поставит крест над могилой и помянет после смерти. Двор Чудес нельзя истребить,
он вечен и будет всегда. Мой отец никогда не недооценивал Двор Чудес, и никогда
на стремился ссориться с ним. Не стану ссориться и я.
- Проводи ее ко мне, Жанна.
Плотная, крепко сбитая женщина. Одета в заплатанное платье, но из-за голенища сапога выглядывает
плеть. Глаза живые, любопытные. Осматривается с интересом. Нечасто таких
встретишь.
- Я слушаю тебя.
- Здравствуйте, ваша светлость. Я – со Двора Чудес.
- Я знаю, кто ты.
- Тогда, может быть, вас заинтересует информация о ваших
врагах?
- Весьма.
- К нам обратился заказчик. Вас хотят погубить, ваша
светлость.
Разлетаются листы оброненного альбома.
Тяжело дышать от ненависти.
Моя мачеха хочет нанять убийцу.
- Ты правильно сделала, что пришла ко мне. Я заплачу тебе в два раза
больше, сколько бы она не дала. А если она умрет – я дам тебе в четыре раза
больше. Но мне нужны будут доказательства.
- Я поняла вас, ваша светлость. Если надумаете что-нибудь передать мне –
вот колечко для посланца, с ним будет быстрее.
Она уходит. Я наблюдаю, как она неторопливо спускается под гору, рву в
руках платок.
- Анна! Мне нужен кто-нибудь... из подвала. И инструменты.
- Прямо сейчас? Ваша светлость, день, да и барона еще нет.
- Мне нужен сейчас. Если никого нет, нужно отправить стражу. Пусть
приведут. Скорее, Анна, скорей.
Я не знаю, что я делаю. Я уже не могу быть осторожной.
***
Палач, озираясь, принимает кошелек, водит глазами по сторонам, избегает
глянуть на меня. Наши пальцы случайно соприкасаются, я отшатываюсь. Палач
вздрагивает и отступает на шаг.
- Ваша светлость, - шепчет он. – Я боюсь...
- Не бойся ничего.
- Заметят!
- Я сказала, не бойся. Я тебе хорошо плачу.
- Платите хорошо, это точно. Но долгополые эти... кружат вокруг...
страшно мне, ваша светлость!
- Кто кружит?
- Доминиканцы. Почуяли что-то. Недавно меня выспрашивали, не знаю ли чего
о том, что люди в окрестностях пропадать начали. А у нас-то на кладбище уже семь
могил свежих и без имен!
- Молчи, дурак.
- Ваша светлость, вы бы... поосторожней бы...
- Молчи! Они ничего не сделают. У них нет доказательств.
Ни-ка-ких.
Ни-ка-ких. Ни-че-го.
Вечер ближе и ближе. Пляшут огни факелов, шипит смола. Пусть придет
барон. С ним не страшно.
Топот стражи, голоса, мечутся тени. Барон? Пришел?
Белые рясы, белые лица, рябит в глазах от крестов, рассудок мутится от
ужаса. Доминиканцы! Стоять, смотреть, улыбаться, четки перебирать...
- Что вам угодно? – спрашивает резкий и ржавый голос отца. Как страшно он
выглядит – этот ночной колпак, халат, и глаза черные, страшные.
Хрустит свиток, разворачиваясь в костяных руках. Разум мой бьется на
ветру, как факел. Доминиканец читает четко и ясно, но в сознании моем вспыхивают
лишь отдельные слова:
- По указу... расследование... препроводить Леопольда, герцога
Люксембургского... дознание... ордер на арест...
- Неееееет! Отец! Это невозможно!
- Эльза, не волнуйся. Это недоразумение скоро решится.
- Следуйте с нами, герцог.
Они уходят, оставляя замершую стражу.
Удивленно смотрит Анна.
- Где Жанна? – резко бросаю я.
- Она в церкви, ваша светлость...
- Ты никому и ничего не расказывала?
- Конечно, нет, ваша светлость.
- Анна, нужно избавиться от... инструментов. И еще там в подвале... банки
со спиртом...
- Эльза Люксембургская? – шелест рясы от двери.
Вернулись!
- Что вам угодно?
- Вас мы тоже хотели бы препроводить для дальнейшего разбирательства...
- Меня? Вы хотите меня... забрать?..
- Да, раз уж мы все равно здесь, - благодушно улыбается один из
доминиканцев.
Под его взглядом я словно жаворонок перед змеей. Я не понимаю ни что
говорить, ни что делать, только бьется в висках ужас. Инквизиция. О, спаси меня,
спаси, спаси, не знаю, кто, не знаю твоего имени...
- Препроводить? Куда препроводить? – раздается насмешливый
голос.
Тени, факелы, дым копоти, каблуки.
Барон! Он пришел!
Лицо – лезвием ножа, кривится усмешка, в глазницах – провалы
теней.
- Они хотят арестовать меня, барон!
- О, вот как?
- Понимаете? Они хотят арестовать меня! Они хотят арестовать меня! Барон,
это инквизиторы! Они хотят арестовать меня! Они хотят...
- Эльза, милая Эльза, я все прекрасно понял. Пожалуйста, прекратите.
Святые отцы! Вероятно, у вас есть ордер?
- Конечно.
Шумит черный лес. Роет могилу заступ, разрубает червей, скрипит на корнях
деревьев. Не уйти, не спрятаться, не спастись.
- Позволите ли взглянуть на ордер, святой отец?
- Неужели вы не доверяете словам церкви?
- Доверяй, как говорится, но проверяй... позвольте-ка... таааак...
ордер... герцог Люксембургский... Простите, святые отцы, но тут ни слова нет об
Эльзе Люксембургской. Это ордер на арест герцога. Его вы, как я понимаю,
забрали?
Вдох сквозь стиснутые зубы. Дышать. Немота гортани постепенно отступает.
Доминиканцы переглядываются.
- Ну... мы полагали, что Эльза Люксембургская не откажется добровольно
проследовать с нами... исключительно для решения формальностей - ведь это
касается ее отца...
- Ах вот что, - усмешка на лице барона становится шире. – Эльза, может
быть, вы желаете проследовать со святыми отцами?
- Нет!
- Простите, ее светлость не желает. Всего наилучшего, святые
отцы!
Шелестят рясы. Они уходят. Один только оборачивается от
дверей:
- Зря вы, барон.
Я люблю его.
Если я могу любить, я люблю только его.
- Эльза, успокойтесь. Они ушли. Бокал вина? Анна, принеси нам
вина.
- Да... Ненавижу... Я их ненавижу...
- Тише, тише. Разве можно так про святую нашу матерь церковь? Уши-то
везде есть...
- Вы меня спасли, барон. Я...
- Выпейте, Эльза, и ни о чем не волнуйтесь.
- Я уже спокойна. Барон. Видите, руки не дрожат. Я уже могу держать
ланцет.
- Эльза, вы так безрассудны. С вами и я потеряю голову...
Он лжет. Он никогда не потеряет головы.
Его взгляд холоден, черен и пуст.
И он будет арестован доминиканцами через несколько часов здесь же, в моем
замке. У них будет ордер и все необходимые документы. Он будет петь, уходя,
что-то залихватски-солдатское. Через четыре часа допроса он скончается от
сердечного приступа.
Псы встали на след.
***
Я – Эльза.
Я не могу в слепом ужасе метаться по коридорам замка и ожидать – шагов,
голосов, хруста разворачиваемого свитка.
Барон умер. Как он посмел
умереть? Как он посмел оставить меня одну, сейчас, в этот час? Я его ненавижу. Я
ненавижу его. Ненавижу отца. Ненавижу преданные глаза Жанны, невинную улыбку
Анны. Ненавижу стражу, которая не сможет мне помочь. Белые рясы, холодные белые
глаза. Теперь меня некому защитить. Я одна. Тьма бродит вокруг, а глубоко под
землей скрипят, переплетаясь, корни деревьев, ждут. Они не получат
меня.
- Стражник! Факел!
Ступени, тьма, ключ дрожит в руках, скрипит крышка сундука, звенят
золотые монеты. Не глядя, ссыпаю золото в кошель.
- Жанна! Достань мне монашескую рясу. С капюшоном. Быстро. И никому ни
слова. Со мной не пойдешь, здесь жди.
Прочь сафьяновые туфли, прочь кольца с руки. Одно, со Двора Чудес,
оставить – тусклое, медное. Не успею. Не успею. Задняя калитка, никто не видел.
Под гору, в чернильную безлунную ночь, через осклизлый мост, в город,
туда, где бьет барабан и шипят факелы над помостом.
Туда, где нынче читают приговор герцогу Леопольду Люксембургскому,
обвиненному в чернокнижии и ереси. И единым вздохом захлебывается толпа, а потом
взрывается криками, свистом, хохотом.
Я уже близко, я слышу рев толпы и вижу вдали размытые пятна факелов. Я
перебираюсь по бревнам моста, с непривычки осторожно ступая босыми ногами. Но
что это? Белые рясы из тьмы, скрежещут голоса, вот засмеялся кто-то, и я
сгибаюсь, ломая спину, и надвигаю капюшон так, что вижу лишь сандалии. Четыре
пары сандалий из-под белых ряс.
- Мир вам... – шепчу, сгорбившись под капюшоном, вцепившись в клюку,
судорожно крестясь другой рукой.
- И тебе мир, сестра, - лучезарно отвечает молодой голос.
Они проходят мимо меня, так
близко, что мне приходится отступить, давая им дорогу через мост.
- Ну, братья, теперь в замок за Эльзой. Настала пора, - говорит второй
голос, знакомый – тот, который разворачивал свиток.
Вереница сандалий бережно перебирается по скользким бревнам.
- Лягушки-то как квакают! – говорит молодой голос.
Пятна белых ряс тают на тропе,
поднимающейся к моему замку. Смолкают их шаги на лесной дороге.
Я стою на мосту, сбросив капюшон, и дышу прохладным ночным
воздухом.
Мне хочется смеяться и плакать.
Идите, ищите, перерывайте замок вверх дном. Меня там больше нет. Я уже на
площади – там, где читают приговор герцогу Леопольду Люксембургскому, моему
отцу. Я – Эльза. Я пришла на площадь не для того, чтобы рыдать и впиваться
ногтями в собственные ладони. Я пришла не ради отца. Я пришла для того, чтобы
видеть и знать точно: я сделаю все, чтобы не быть там, не оказаться глупее или
слабее, я не позволю псам идти по следу вечно.
И запах масла от вязанок дров, он такой сильный, что я даже отсюда его
чувствую. От этого запаха кружится голова. Кружится голова и мерещится запах
серы...
***
Толпа расходится, кто-то толкает меня в плечо, плачет ребенок, смеются
ремесленники. Все кончилось. Что мне делать? Куда мне идти?
Перстней на пальцах нет больше. Но одно, неприметное, медное колечко я
сохранила.
Нищие укажут мне дорогу.
Я затаюсь. Я умею ждать. И я ничего не забываю.
Старое брошенное кладбище за чертой города. Резиденция Двора Чудес.
Дело к рассвету. Хохот нищих, фляга по кругу, дележ дневной
выручки.
Замок, безмолвная стража, услужливые камеристки... словно сон. Или я сплю
сейчас?
Мальчик-попрошайка попросил подождать и ушел за Хозяйкой . Нищие не
обращают на меня внимания. Верно, привыкли к самым разным людям.
- Я получила кольцо. Тебя прислала ее светлость? – резкий, повелительный
голос Хозяйки Двора Чудес.
Я сбрасываю капюшон.
- Вот так новости, - удивляется она. – Ваша светлость, лично
пожаловали?
- Не называй меня так. Ты ведь знаешь, что стало с моим отцом.
- Знаааю... – тянет Хозяйка медленно, сквозь зубы.
- Мне нужно укрыться. На время. Я заплачу. Но никому ни слова обо мне.
- Хорошо. Звать вас будут?..
Какое-нибудь имя попроще.
- Лизхен.
- Вот и славно. Эй, мальчик, устрой Лизхен переночевать. И предупреди
наших, чтобы не лезли и язык не распускали. Скажи, я велела.
Я засыпаю под хохот и пьяные вопли бродяг и нищих.
Я не могу поверить, что это происходит со мной. Я – Эльза. Я живу в замке
на скале, мой отец – герцог Леопольд Люксембургский, он и только он властвует
над Люксембургом и окрестностями.
Боже мой, я схожу с ума.
Как жестоко я отомщу за то, что со мной сделали.
Я засыпаю с улыбкой.
- Выпейте, Эльза, и ни о чем не волнуйтесь, - шепчет барон.
Ни о чем.
- Где она?
Солнце бьет в глаза. Свет заслоняет огромная фигура. Я вижу лишь край
белой рясы и сандалии.
- Эльза Люксембургская? – говорит знакомый голос. – Именем церкви вы
арестованы.
Я не могу ни закричать, ни убежать.
Чьи-то руки срывают с меня капюшон.
- Это она. – утвердительно качает головой доминиканец. – Благодарим вас
за сотрудничество.
- Ты продала меня, - шепчу я Хозяйке.
Она отворачивается.
***
Когда меня приводят в инквизиционную тюрьму, что-то происходит. Мое
сердце перестраивается и начинает стучать по-другому, и расжимаются сведенные
пальцы, и губы перестают неметь. Я чувствую себя легко и свободно – словно после
исповеди у францисканца. Для того, чтобы спастись, нужно обойти их ловушки. Я
сумею это сделать. Я знаю, как это сделать. Я должна стать как та деревенская
дура-пастушка. Я должна стать жертвой. Я должна убедить их, что я жертва.
- Ваше имя?
- Эльза , дочь Леопольда Люксембургского.
- Ваш возраст?
- 19 лет.
- Ваше вероисповедание?
- Католичка.
- Знаете ли, в чем вы обвиняетесь?
- Нет, святой отец.
- Почему вы сбежали из замка и переоделись в монашескую
одежду?
- Я испугалась, святой отец.
- Чего вы испугались?
- Я очень боюсь, святой отец... Пожалуйста, спасите меня. Пожалуйста,
позвольте исповедоваться. Я...
- Возможность исповеди будет вам предоставлена позже. Отвечайте на
вопросы. Кого вы боитесь?
- Своего отца. Он был колдун. Он заставлял меня делать ужасные
вещи.
- Какие, например?
- Он убивал людей и заставлял меня смотреть. Он говорил, что у него есть
книга с заклинаниями. Он, верно, продал душу дьяволу. Он запрещал мне молиться. Можно, я
прочту молитву?
Я должна поверить в одну правду и забыть о другой.
Я должна полюбить этих людей в белых рясах – ведь они несут мне
спасение.
Я должна забыть навсегда то, что следует забыть.
Я должна быть бесхитростной, искренней и очень испуганной.
Я не дам им убить себя.
- Вам знакомы эти предметы?
- Да, это хирургические инструменты.
- Откуда они у вас взялись?
- Они не мои!
- А чьи?
- Моей мачехи.
- Вашей мачехи. Той, которая пропала по дороге к вашему замку?
- Нет, что вы. НАСТОЯЩЕЙ мачехи.
- Какой настоящей мачехи?
- Любовницы моего отца.
- У вашего отца была любовница? Кто?
- Она была тайной любовницей. Она ведьма, она жила в замке под видом моей
камеристки. Ее звали Анна. Она
сказала, что если я хоть кому-нибудь расскажу об этом, она вырежет мне сердце.
Когда отца арестовали, я поняла, что она убьет меня, и бежала.
Доминиканцы переглядываются.
Они не знают, что Анна тяжело больна и скоро умрет.
Они не знают, что ее преданность мне оказалась крепче, чем даже
преданность Жанны. Жанна успела сбежать, Анна осталась.
Анна подтвердила все обвинения в свой адрес.
- Почему вы не рассказали никому о том, что происходило в
замке?
- Святой отец, если бы вы знали... Если бы вы видели... Она щипала меня
за руки – видите, до сих пор красные? Она говорила, что выжжет мне глаза щипцами
для завивки. Она говорила, что если я хоть слово кому-нибудь скажу, она тотчас
узнает. Мой отец меня ненавидел. Он всю жизнь мечтал, чтобы у него был сын. Он
хотел сына, чтобы сделать его своим преемником. Он меня никуда не выпускал из
замка, даже в церковь...
- Что вы можете сказать о бароне Уго фон Бухенвальде?
Я молчу.
- Что вы можете сказать о бароне Уго фон Бухенвальде? Он приходил к
вам?
- Он приходил к отцу. Он достал мачехе хирургические инструменты. Он,
кажется, преподавал хирургию в университете. Он покупал у отца... ну, знаете...
в стеклянных банках... органы. Я думаю, он был сумасшедший... или еще
что...
- То есть вы хотите сказать, что он приходил не к вам?
- Нет, не ко мне. Он вел дела с отцом. Он и атласы принес вместе с
инструментами.
- Атласы? Какие атласы?
- Анатомические атласы. Там нарисованы люди без кожи, и черепа. Анна их
любила разглядывать. Святой отец, можно, я прочту молитву?
Все, что угодно, только не смерть. Все, что угодно, только не смерть. Я
заставлю их поверить.
Я спрятала себя-настоящую так глубоко, что и сама уже не могу понять, где
я.
Я не жалею. Я слишком далеко зашла, чтобы жалеть.
Они молчат. Они ни словом, ни намеком не дают понять, верят или не
верят.
Я плачу, каюсь, исповедуюсь, вздымаю ложь за ложью, я сама верю в то, что
говорю. Если они поверят, то это будет монастырь. Чушь, чушь, чушь. Из монастыря
я сумею сбежать. Я сумею найти защиту в другой стране. Вероятно, это будет
богатый и знатный муж.
Только не смерть. Корни деревьев никогда не спят.
- Эльза Люксембургская. Нам пора.
Гремят железные замки. Анна с синими кругами под глазами. Какой-то
незнакомый юноша в санбенито. Нас трое.
- Я созналась во всем, - шепчет Анна. – Я подтвердила, что это я все
делала. Но они, кажется, не поверили.
Я бледнею. Неужели они не поверили? Этого не может быть. Я была так
убедительна. Костер? Костер?
Поворот, мост, городская площадь... Тишина.
- Ведьма! – доносится из толпы одинокий голос, и толпа взрывается
воплями:
- Ведьма!!!
- Душегубица! Убийца!
- На костер ее!
- Смерть!
- Смерть!!!
- Смеееееерть!!!
- Простите, ваша светлость... – шепчет палач. Его лица не видно за
капюшоном, но сквозь его прорезь глаза сверкают лихорадочным блеском.
Рев толпы, столб, помост. Масло... как сильно пахнут эти вязанки...
кружится голова...
Я не выдержу этого. Они победили.
- Помоги мне! Помоги!
- Простите, ваша светлость... Ничего я не могу сделать, вы же сами
понимаете...
- Помоги мне... Вот деньги, вот, возьми кошель, там золото, возьми,
только дай мне, дай яду! Я тебя умоляю!
- Да ведь нет у меня, ваша светлость, откуда же...
И лихорадочные глаза блестят еще сильней, а в ладонь мою вместо кошеля
ложится круглая горошина.
- Вы уж простите, ваша светлость, Бога ради...
- Тебе, что ли, о Боге говорить? – кривлюсь я в усмешке.
Палач испуганно пятится.
Они победили, но последний шаг сделаю я.
Костра не будет. Я приму яд.
Круглая горошина не хочет проглатываться. Я не хочу умирать. Не хочу. Но
так нужно. Только не костер. Горошина безвкусная. Голова кружится от масла.
Хриплый голос глашатая взвивается над площадью.
Приговор.
Я жду. Осталось немного.
-... приговорить Эльзу Люксембургскую к сожжению на костре!
Рев толпы.
- Тише!
- Однако пересмотрев дело, инквизиционная комиссия усмотрела смягчающие
обстоятельства...
Что, что, что это? Что случилось?
- ... упомянутая Эльза Люксембургская действовала по принуждению отца и
своей камеристки, посему смертный приговор заменяется заключением в
монастыре...
Единый вздох, толпа подается вперед, кто-то свистит, кто-то вопит
«Ведьма!» но все перебивает мой крик, от которого отшатывается палач и
вздрагивает глашатай:
- Я ПРИНЯЛА СНАААААААДОБЬЕ!!!
Я больше не владею собой. Я падаю на колени и тяну руки к палачу.
- Спасите меня, спасите, умоляю, я приняла яд!
- Поделом ведьме! – кричит и хохочет толпа.
- Божий промысел!
- Поделом ей!
- Я же умираааааю... Палач! Палач! Ты дал мне снадобье! Противоядия! Я
дам любые деньги!
Палач шарахается.
- Ничего я ей не давал! Она бредит!
- Противоядия! У..мо...ля...
Тьма смыкает надо мной корни деревьев, и я слышу, как чья-то ладонь
медленно и монотонно бросает горсти земли. Они бьются в крышку гроба, словно
тяжелые капли дождя. Далеко вверху надо мной гаснут обрывки латыни. Человек в
черном камзоле берет заступ рукой, затянутой в кожаную перчатку. Чую запах свежеразрытой земли,
слышу, как заступ скрежещет о камень, разрубает червей и мертвые черные корни
деревьев.
Потом тишина. Мне никуда не уйти отсюда. Вечность кривится усмешкой
барона фон Бухенвальда, и бездна отражается в его темных зрачках.
Я искала вечность. Я здесь.
Надо мной качаются сосны и ветер завывает среди бойниц брошенного, осыпающегося
замка. Погасли факелы на стенах. Вороны гнездятся в стропилах. Случайный путник
крестится, миновав заросший поворот на дорогу к замку.
Я всегда здесь.
Я – Эльза.
Ёвин (Воробьева Лина), Москва
Опубликовано в N 27 журнала по
ролевым играм «Мое королевство», апрель 2006
г.
автор Ёвин (Лина Воробьева) (Москва)
вики
@темы: Фанаццтво, Чтой-то я не вписался ни в один тег, Фан-творчество (наше для нее), От первого лица, Ролевые игры